Анна Франк вела дневник, как это часто делают девочки ее возраста; в день рождения ей подарили толстую тетрадь, и она начала записывать события детской жизни. Детская жизнь по воле взрослых быстро стала недетской. Дневник девочки превратился и в человеческий документ большой значимости и в обвинительный акт.
Суббота, 20 июня 1942 г.
Несколько дней не писала, хотелось серьезно обдумать — зачем вообще нужен дневник? У меня странное чувство — я буду вести дневник! И не только потому, что я никогда не занималась «писательством». Мне кажется, что потом и мне и вообще всем не интересно будет читать излияния тринадцатилетней школьницы. Но не в этом дело. Мне просто хочется писать, а главное — хочется высказать все, что у меня на душе.
«Бумага все стерпит». Так я часто думала в грустные дни, когда сидела, положив голову на руки, и не знала куда деваться. То мне хотелось сидеть дома, то куда-нибудь пойти, и я так и не двигалась с места и все думала. Да, бумага все стерпит! Я никому не собираюсь показывать эту тетрадь в толстом переплете, с высокопарным названием «Дневник», а если уж покажу, так настоящему другу или настоящей подруге, другим это неинтересно. Вот я и сказала главное, почему я хочу вести дневник: потому что у меня нет настоящей подруги!
Надо объяснить, иначе никто не поймет, почему тринадцатилетняя девочка чувствует себя такой одинокой. Конечно, это не совсем так. У меня чудные, добрые родители, шестнадцатилетняя сестра и, наверно, не меньше тридцати знакомых или так называемых друзей. У меня уйма поклонников, они глаз с меня не сводят, а на уроках даже ловят в зеркальце мою улыбку.
У меня много родственников, чудные дяди и тети, дома у нас уютно, в сущности, у меня есть все — кроме подруги! Со всеми моими знакомыми можно только шалить и дурачиться, болтать о всяких пустяках. Откровенно поговорить мне не с кем, и я вся как наглухо застегнутая. Может быть, мне самой надо быть доверчивей, но тут ничего не поделаешь, жаль, что так выходит.
Вот зачем мне нужен дневник. Но для того чтобы у меня перед глазами была настоящая подруга, о которой я так давно мечтаю, я не буду записывать в дневник одни только голые факты, как делают все, я хочу, чтобы эта тетрадка сама стала мне подругой — и эту подругу будут звать Китти!
<…>
У нас в жизни было много тревог — как и у всех: наши родные остались в Германии, и гитлеровцы их преследовали. После погромов 1938 года оба маминых брата бежали в Америку, а бабушка приехала к нам. Ей тогда было семьдесят три года. После сорокового
года жизнь пошла трудная. Сначала война, потом капитуляция, потом немецкая оккупация. И тут начались наши страдания. Вводились новые законы, один строже другого, особенно плохо приходилось евреям. Евреи должны были носить желтую звезду, сдать велосипеды, евреям запрещалось ездить в трамвае, не говоря уж об автомобилях. Покупки можно было делать от трех до пяти и притом в специальных еврейских лавках. После восьми вечера нельзя было выходить на улицу и даже сидеть в саду или на балконе. Нельзя было ходить в кино, в театр — никаких развлечений! Запрещалось заниматься плаванием, играть в хоккей или в теннис — словом, спорт тоже был под запретом. Евреям нельзя было ходить в гости к христианам, еврейских детей перевели в еврейские школы. Ограничений становилось все больше и больше.
Вся наша жизнь проходит в страхе. Йоппи всегда говорит: «Боюсь за что-нибудь браться — а вдруг это запрещено?»
Вторник, 11 апреля 1944 г.
<…>
Ни разу еще мы не были в такой опасности, как в эту ночь. Но Бог нас уберег. Подумай только — полиция стояла перед нашим шкафом, горел свет, и все-таки они ничего не нашли!
Когда начнется высадка, бомбежка, каждый будет отвечать за себя. Но тут шла речь о судьбе наших добрых, ни в чем не повинных друзей и хранителей.
«Мы спасены! Не оставляй нас и дальше без защиты!» — вот наша единственная молитва.
После этого случая у нас многое переменилось. Теперь Дуссель уже сидит не в кабинете Кралера, а в ванной комнате. В половине девятого и в половине десятого Петер делает обход. Теперь его окно уже не открывается по ночам. После половины десятого нельзя спускать воду в туалете. Сегодня вечером должен прийти плотник и как следует забить двери склада. Все время идут споры. Кралер упрекнул нас в неосторожности, Хенк тоже
говорит, что в таких случаях нам никак нельзя спускаться вниз. Этот случай нам еще раз напомнил, что мы скрываемся, что мы — пленные евреи, прикованы к одному месту, что у нас нет никаких прав, но есть тысяча обязанностей. Теперь надо сдерживать свои чувства, быть мужественными, стойкими, без ропота принимать свою судьбу, делать то, что в наших силах, и надеяться на Бога. Кончится же когда-нибудь эта страшная война, станем же мы когда-нибудь опять людьми, а не только евреями!
Кто наложил на нас эту ношу? Кто отметил нас, евреев, среди других народов? Кто заставил нас так страдать во все времена? Бог сотворил нас такими, и Бог нас спасет. И если мы вынесем все страдания и все-таки останемся евреями, то мы, может быть, из обреченного народа станем примером для всех. Кто знает, может быть, когда-нибудь наша вера научит добру людей во всем мире, и для этого, только для этого, мы теперь
должны страдать. Мы не можем быть только голландцами, англичанами, вообще гражданами какой-нибудь страны, мы при этом должны еще оставаться евреями, и
мы останемся ими.
Не теряйте мужества! Надо только сознавать свою задачу и не роптать — выход всегда найдется! Бог еще ни разу не оставлял наш народ в нужде! Во все века евреи оставались в живых! Во все века евреям приходилось страдать, и во все века они стойко держались. Слабые падут, но сильные останутся и не погибнут.
Среда, 3 мая 1944 г.
<…>
Ты, конечно, понимаешь, что здесь все чаще спрашиваешь в отчаянии: «Почему, зачем война вообще? Почему люди не могут жить мирно? К чему эти ужасные разрушения?»
Эти вопросы вполне понятны, но до сих пор никто не нашел исчерпывающего ответа. Да, почему в Англии все время строят гигантские самолеты, изобретают тяжелые бомбы и в то же время возводят какие-то сборные дома? Почему ежедневно тратят миллионы на войну, а на медицинскую помощь, на искусство, да и на бедных нельзя выделить ни одного цента? Почему люди должны голодать, когда в других частях света гниют продукты? Почему люди так глупы?
Не верю, что в войне виноваты только руководящие деятели, только правительства и капиталисты. Нет, и маленькие люди, очевидно, тоже виноваты, иначе целые народы не принимали бы в ней участия. Очевидно, в человеке заложена страсть к уничтожению, страсть убивать, резать, буйствовать, и, пока все человечество не изменится полностью, войны будут продолжаться. Все, что выстроено, выращено, создано, будет растоптано и
уничтожено, и человечеству придется все начинать сначала.
У меня часто бывает подавленное настроение, но я не падаю духом. Наше бегство я рассматриваю как опасное приключение, в нем есть романтика, увлекательность. Раз навсегда я решила для себя жить совсем другой жизнью, чем живут все девочки, да и потом не погружаться в будничное существование домашней хозяйки. Теперешняя жизнь — хорошее начало, в ней много интересного, и даже в самые опасные минуты, в любой ситуации я вижу комическую сторону и невольно смеюсь над ней.
Я еще девочка, и во мне, несомненно, есть много невыявленных сторон характера, но я молодая, я сильная, я совершенно сознательно отношусь к этому необычному приключению. Зачем же весь день ныть? Мне много дано — легкий характер, жизнерадостность, силы. Я чувствую, что расту душевно с каждым днем, я чувствую близость освобождения, вижу, как прекрасна природа, какие хорошие люди меня окружают. Зачем же приходить в отчаяние?
